Жизнь

В далекие восьмидесятые, когда «микроклимат Таганрогского моря» еще не был так многообразен, как сейчас, и в нем можно было купаться без вреда для здоровья, каждые выходные мы с бабушкой ходили на Центральный рынок. Там, в рыбных рядах, иногда можно было увидеть осетра с царственной головой и грустным взглядом. Бабушка покупала пол-литровую баночку черной икры. Не помню, сколько она стоила, но с пенсии, «для укрепления детского организма», можно было себе позволить.

Надо сказать, что детские организмы поколения восьмидесятых и без того были крепки – ни полные сапожки снега после прогулки, ни прыжки с крыш, ни шалаши из веток амброзии в человеческий рост так и не сломили здоровье наших юных, тощих, загорелых тел со сбитыми коленками. Никакие затяжные болезни не омрачали мое сладкое, полубезнадзорное «детство с ключом на шее».

Чтобы окунуться в прошлое, я еду в дельту Дона, в село Кагальник. Здесь, на улице Береговой, находится экспериментальная база Южного научного центра РАН, где в искусственных условиях выращивают исчезающие породы осетровых рыб. Попасть туда обычному человеку сложно, но можно: надо заранее договориться об экскурсии в удобное время.

В больших голубых бассейнах плавают рыбы из моего детства: русский осетр, стерлядь, севрюга, бестер – гибрид белуги и стерляди. Бестер – фаворит у ученых, благодаря скрещиванию двух пород растет он быстро, и так же быстро дает икру.

Вода в аквариальном комплексе непрерывно очищается благодаря специальным установкам. Самая чистая поступает к осетровым, оттуда к сомам, которые более неприхотливы, затем в систему гидропоники, где в экспериментальных целях выращиваются овощи и зелень (помидоры, перец, петрушка), а потом опять на очистку. Для каждого вида рыб своя температура в бассейне: если превысить ее, осетровые начинают жиреть.

В одном из цехов растет молодняк. Шустрые осетрята нарезают круги по бассейну, высовывают к людям любопытные усатые мордочки. Бассейны накрыты сеткой – как объясняют ученые, школьники, приходя на экскурсии, любят совать туда руки.

В другом цеху живут взрослые, солидные рыбьи персоны. Здешние бестеры производят впечатление – длиной по полтора метра, весом по 20 килограммов. От большой скученности в бассейне нежные края их плавников скручены в трубочку. Они ведут себя как обычные аквариумные рыбки: узнают научных сотрудников, своих кормильцев, тянут к ним морды и поглядывают на меня – кто это к нам пришел? Бестеров держат в изоляции: если их поместить в один бассейн с русским осетром, например, то они быстро съедят весь корм, займут водное пространство и не дадут развиваться осетрам.

В экспериментальных целях один бассейн смешанный. Немногочисленные осетры там намного меньше бестеров и все пытаются пожаловаться на жизнь ученым – выпрыгивают, раскрывая воронкообразные рты. Зрелище жутковатое, хорошо, что натянута сетка.

Для того, чтобы созревала икра, рыб искусственно погружают в спячку, снижая температуру воды. Черноспинные гиганты почти не шевелятся на дне холодного бассейна, выращивая в себе полузабытый деликатес.

– А икру вы продаете? – интересуюсь я у младшего научного сотрудника.
– Нет, – снисходительно улыбается он. – Это самый популярный вопрос у экскурсантов. У нас не коммерция, у нас наука. Часть икры мы оплодотворяем, а часть замораживаем, чтобы, если вдруг осетровые в далеком будущем исчезнут с лица земли, можно было их возродить. Первые эксперименты в этой области были не очень удачными, только в прошлом году нам наконец удалось оплодотворить размороженную икру. Так что за будущее осетровых мы теперь спокойны.

На экспериментальной базе не только лаборатории – тут целое хозяйство. Куры, гуси, барашки. Общежитие для приезжающих ученых и две кухни, летняя и зимняя, свой причал, мостки для ловли рыбы. 

С причала вижу удивительное – корабль в степи! «Там же море, просто его за камышами не видно» – смеются ученые. Спрашиваю, не страшно ли жить у самой воды, бывают ли затопления? Конечно, бывают – философски говорят сотрудники ЮНЦ. «Вот, видите, на заборе красная полоса» – показывают они отметину высотой мне до глаз. До этого уровня поднималась вода в прошлом, 2014 году. Низовка (юго-западный ветер с моря) нагоняет волну буквально за несколько часов.

Почему же местное население, зная, что может потерять все нажитое в любой момент, продолжает жить у самой реки?

На этот вопрос мне ответила директор музея этнографии дельты Дона Татьяна Юрьевна Власкина. Издревле жителям прибрежных районов разрешали ловить рыбу для прокорма у порога своего дома, вот они и строились прямо на берегу.

В XVIII веке Кагальник был малороссийским селом, а через реку, на острове, располагалась узкая полоска домов – казачий хутор Государев (после революции ставший Донским), жители которого поначалу долго враждовали с кагальницкими крестьянами. Казаки жили только рыбной ловлей, ведь на узком, затапливаемом островке не разведешь огород, не засеешь поле. Рыба да камыш – вот и все дары природы. Камышом крыли крыши, топили печи, из корней чакона (вид камыша) делали муку. А вот малороссам рыбная ловля во владениях Войска Донского была запрещена. С нарушителями казаки расправлялись без церемоний – веслом по голове, и... «Вода не выдаст».

Со временем вражда угасла: казаки нуждались в помощи малороссов, должен же кто-то делать лодки, бочки, плести сети, возить рыбу на базар. Стали вступать в межсословные браки, и так постепенно произошла ассимиляция (а коллективизация и вовсе согнала всех в колхозы). На старинных фотографиях начала ХХ века крестьян не отличишь от казаков по внешнему виду, да и выглядят они необычно – интеллигентные лица, шелковые платья, дети в матросских костюмчиках. Из предметов обихода в музее французские резные шкафы, машинки «Зингер» (которые были непременной частью приданого). Рыба давала хороший доход, а близость к крупным рынкам – высокий культурный уровень.

Специфика жизни в дельте Дона породила особый тип людей – бесстрашные, циничные фаталисты. Каждую ночь, выходя на рыбную ловлю, они рисковали жизнью – крупный осетр мог перевернуть лодку, уронив рыбаков в крючья самолова (снасть для ловли осетровых), каждый год низовка могла нагнать волну и смыть все хозяйство в реку. Дома и все постройки делали трехъярусными, на чердаке запасы воды, питья и топлива. Хлев – с пологими сходнями, по которым живность в случае затопления могла подняться на второй этаж. А у ворот пристань. До сих пор, говорят жители, те, старые постройки целы. А новые, из сайдинга и сэндвич-панелей, периодически смывает.

Так до 70-х годов прошлого века жизненный уклад кагальничан особо не менялся: мужчины добывали рыбу, а женщины занимались сбытом, на рынок посылали дочек – нечего девушкам на выданье дома сидеть. Бойкие молодые казачки ездили на «Ракете» в Ростов на рынок продавать черную икру, за день успевая сделать несколько рейсов. Последняя «Ракета» возвращалась в Кагальник в полночь, но девушки спать не ложились – шли на танцы. А утром вставать в 5 и снова на рынок... Отсыпались в дороге, чутко сжимая банки с икрой.

Матери семейств в полдень устраивали кофейные посиделки: собирались соседки, жарили кофе в зернах, толкли в ступках и пили большими кружками. Маленькие чашечки не признавали – «это в душу плюнуть». Обсуждали цены на рынке, дела семейные, давали друг другу советы.

Я узнала интересный факт: в 20-е годы прошлого столетия власти начали кампанию по украинизации Юга России. Азовский район стал Озiвским, делопроизводство велось на украинском языке, на фотографиях выступлений школьной самодеятельности тех времен девочки и мальчики в украинской национальной одежде пляшут гопака. В 1932 году кампанию признали вредительской и все заглохло.

Само здание музея – бывший речной вокзал. Он больше не нужен: давно уже закрыли речное сообщение в Приазовье... Умирает хутор Донской, последних стариков оттуда забирают дети – ведь случись что, скорая не попадет на остров.

Перед музеем стоит скульптура «Девушка с осетром». Когда-то она украшала вход в Азовский рыбзавод.

Завода больше нет. Иссякает рыбный промысел, все хуже и хуже экологическая обстановка, из множества пород остался лишь неприхотливый карась, да иногда заплывает судачок. Только море моего детства все такое же, но не в Таганроге, а на другой стороне залива, не отравленной заводскими выбросами. Сразу за Кагальником начинается оно – зеленоватое, мутноватое, дикое, но живое.

Я прощаюсь с учеными, машу рукой «Девушке с осетром». А река Кагальник пахнет медом, и стрижи летают над водой низко-низко. К дождю.

^{заглавное фото: Южный научный центр РАН
фото: Мария Харитонова}